Есть ли в этой жизни что-то невозможное? Про совместные производства, американцев и горные лыжи

Не, ребята… Бесплатный сыр, он только в мышеловке. Это я вам говорю. Ещё живой — тьфу-тьфу! — могиканин совместного бизнеса.

Что, американцы в нас от большой любви деньги вкладывали, российское производство якобы развивая? Ага. Держите карман. Раскрытым. Да они на нас экономили просто. Вот вы представьте, какие бы им пришлось платить штрафы родному американскому Гостехнадзору за использование морально устаревшего оборудования? Или за его утилизацию…

А тут… Бац-бац, и сразу — в дамки. Из своего кармана зеленое бабло доставать не надо. Очень даже наоборот. Всё, что на поддержку взаимовыгодного сотрудничества от своего правительства получено, в этот, уже широко раскрытый, можно положить. Тот самый грант, который — из бюджета. Зеленью, естественно. До последнего цента. А своё старое оборудование, чтобы за утилизацию не платить, демонтировать и — нам его. В качестве вклада в уставный капитал совместного российско-американского предприятия. На тебе, Боже… Что-то типа фризера прерывного действия, которые в продвинутых странах уже и не выпускают.

Мы, правда, тоже не лыком шиты и не лаптем деланы. Они, может, и мастера лежалый товар впаривать. Но вот лучше нас никто не организует, чтобы фура с мороженым ушла в Ярославль и растворилась в верхневолжском тумане, как в серной кислоте. Без остатку какого. Даже запаха мороженого… Будто и не было его совсем.

Эх, ребята, не знаете вы, что такое весёлые девяностые. Особенно первая их половина. И не хочешь, а научишься. И не только фуры с мороженым растворять…

Вот я и думаю, нет в жизни того, чему нельзя было бы научиться. Конечно, хорошо, когда к тому и желание есть. Но даже если и нет его. Не можешь — научим, не хочешь — заставим!

Как я по поводу горных лыж сначала переживал… Мы ж туда, в Америку эту, ездили. Типа, как учиться американской культуре производства, технологическим особенностям изготовления твёрдого мороженого. Ну, и менеджменту, само собой.

Естественно, учеба — учебой. Тут и разговора никакого нет. Святое дело. А в выходной? У тётенек моих — бухгалтера и технолога, всё понятно: хлебом не корми, дай на шопинге оторваться на всю Ивановскую. Выбросил их с утра в торговом центре, где скидки посолиднее, а к вечеру умаявшиеся за день продавцы сами этих дорогих и обожаемых покупательниц, что семь раз примерят… Да за свои американские кровные на такси посадят…

А у меня… Уже минут через сорок в любом, даже продовольственном, магазине начинает правый глаз дёргаться. А ещё через полчаса, если куда к пиву и тараньке поближе не свалить, так я натурально всех там перекусаю. Начиная с мойщика окон и заканчивая самым главным, к которому охрана не подпускает. Потому, во избежание какого инцидента, я принимающе-обучающую сторону сразу предупредил:

— В выходные — никаких магазинов. Они мне уже дома — во как надоесть успели!

Ну, ребята эти репу свою американскую почесали, почесали и уже в среду — вопрос на засыпку:

— А как мистер по поводу горных лыж?

Да никак. Мне хоть горные лыжи, хоть бобслей — всё перламутрово. Ни того, ни другого — ни разу в жизни не видел. В общем, чтоб я не мешал народу восхищаться товарным разнообразием, меня в горы и спровадили. На оба выходных. И своего менеджера в качестве сопровождающего. Чтобы не заблудился типа.

Ну, а я и не против. Одна голова хорошо, а две… Значительно лучше. Тем более, и Ричард так, ничего из себя мужик оказался. Почти правильный, хоть и гринго. По пивку там или оглянуться вслед, когда коленки приятные в пределах зрительной досягаемости рядом кроссовками фирменными прошуршат…

Вот только по лыжам Ричард спецом оказался. И не только. Вдобавок ко всему, ещё и любителем. Фаном обезбашенным.

Поднялись мы с ним на фуникулёре на вершину. Он палками оттолкнулся… Фью-уть! Только снежная пыль за ним почётным эскортом сзади. Секунда, другая… Только я и видел того Ричарда.

— А я?.. Ричард, солнышко… А как же я? Мне-то как?!

Но… Делать нечего. Не стоять же на этой вершине до самых сумерек, когда фуникулёры остановятся и служба спасения проснётся. Заведёт с толкача свой вертолётик и сюда… на вершину. По мои ясны очи.

Не-ее… Велика Америка. А отступать некуда.

Оттолкнёшься этими палками. Не так, как Ричард, конечно. А самую чуточку. Чтоб с места только стронуться. Медленно-медленно. Ещё медленнее…

А вот никак! Лыжи сами под горочку. Быстро. Быстрее. Ещё быстрее! Только ветер в ушах Соловьём-разбойником злодейским посвистывает. И коленки сами собой. Подгибаются. Подгиба-аются…

Плюх… На пятую точку. И сразу — внутри эпицентра снежного взрыва. Нич-чего не видно. Затормози-или… А как снежная пелена рассеется и осядет… Где это мы? Ой… И проехали-то… Всего ничего. Вот она, вершина. Ещё рядышком. А до подножия… Падать и падать.

Но… Делать нечего. Опять палками оттолкнёшься… Самую чуточку. И… Только-только съедешь вниз, ещё и сердце колотиться бешено не перестанет… Ричард… Гад такой! И надышаться перед смертью не даст. Сволосюга… Уже стоит! Очередь на фуникулёр занял. Рукой машет. Давай, мол, «май бьютифул рашен френд»… Быстрее, быстрее!

Гад. Садист. Подлый американский ублюдок. Естественно, всё то — только про себя. Но с чувством, выражением и на всю ширину до упора развёрнутых баянных мехов.

А Ричарду в ответ… Улыбочку, улыбочку. И ручкой так… Щас… Щас, мой дорогой друг. Уже бегу и спотыкаюсь. Жаль, на этих чёртовых горнолыжных ботинках шнурков нет. А то бы обязательно развязались.

Да только как ни иди, ногу за ногу заводя и спотыкаясь… Ричард-то уже у кресла. Как очередь задерживать? Вся ж американская толпа внимательно смотрит. Что там у русского? Коленки-то… Не дрожат?

Не дождётися! «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг, пощады никто не желает…» И Андреевский флаг гордо так… Заполучите улыбочку, гады. И… ещё одну… Русские не сдаются! Сели. Страховочные ремни накинули. Пое-ехали… На вершину…

И так — целый день. До самого-самого вечера. Пока на фуникулёр замок вот такенный не навесили. Всё бы этому Ричарду кататься и кататься…

С утра воскресения — та же морока… На вершину — быстро. С неё — медленно-медленно. С помощью пятой точки, такой-то матери и всех святителей с апостолами в куче…

А ближе к обеду… Вот как прорвало. Ничего же не делал спецом. Организм как-то сам приспособился. И та-ак здорово!

Корпус чуть влево и лыжи — туда же. А как с прямой — в сторону, пошло… Пошло торможение. И ветер в ушах уже не так страшно. Ели, что слева-справа от трассы — не сплошной стеной. Каждая по отдельности. Лично знакома и даже симпатична. Вот, эта… Вылитый гренадер Старой гвардии! Только не в меховой, медвежьей, а белой, снежной папахе.

Опять скорость набирается? И засвистело? Засвистело в ушах… Корпус — вправо. Лыжи — туда же.

Ха… Старушечка, еловая душечка в обмахрившемся зелёном шушуне. Оперлася на клюку, понагнулась, сгорбилась. Тяже-ол, видно, присыпанный мукой мешок, что взвалила себе на плечи и тащит потихоньку туда же, куда и все. К подножию…

Лично мы — вот такой вот змеечкой. Помедленнее если, так вправо-влево почаще. Побыстрее? Пореже… Какие проблемы командир? Да ни-ка-ких…

И солнышко… Лучиками простреливает сквозь густые ветви и тёплыми короткими очередями — прямо в лицо. Только успевай глаза прищуривать между прямыми попаданиями.

А народу-то… Народу… Ш-ш-шук… Обошли тебя справа и… вниз, вниз. Ш-ш-шук… Уже справа. Да откуда их, лыжников, этих столько?

Так что, ребята…

Нет в этой жизни ничего невозможного. Ни-че-го! Вот, подопрёт как… Так и выучимся сразу. Хоть на горнолыжников. Хоть на кондитеров-мороженщиков.